В романе Алессандро Барикко "Море-океан"
(1) врач говорит: "Ей может помочь только море, правда, может и погубить,
но навряд ли". Перефразируя, я мог бы сказать, ей может помочь только
психоанализ, но лишь тот, который как море, правда, может и погубить,
но навряд ли. Вот ее сновидение после нашей первой встречи:
Я стою в комнате. К самому подоконнику подступает море, но это непрозрачная
вода. Она мутная и белая, как от белка. Пол в комнате наклонный и меня
начинает тянуть к окну, за которым море. Я хватаюсь за железную кровать,
чтобы удержаться, но это не помогает. Заходит женщина и закрывает окно.
Опасность пропадает. Потом я на улице с человеком, одетым в черное. Я
захожу в магазин и вижу духи. Они из того же белка, что и море. В сопроводительной
бумаге объясняется, что это очень целебные духи, так как изготовлены из
костей, которые долго гнили в болоте. Я хочу их купить, но все мои деньги
у человека, одетого в черное. Я выхожу на улицу и вижу его. Он уже купил
мне два флакона по цене одного, который я видела. Я засыпаю довольная,
что у меня на тумбочке стоит флакон с этими духами.
Итак, это первое сновидение в анализе женщины 40 лет, жаловавшейся на
депрессивные состояния. Предложенная ее сновидением метафора белкового
моря - этого первичного бульона отсылает нас к началу начал, к мифам о
рождении мира. Также сновидение намечает план действий аналитика: закрыть
окно хаоса и в то же время предлагать этот первичный хаотический бульон
в гомеопатических дозах в маленьких флаконах. Это сновидение прекрасно
иллюстрирует инстинктивное, ужасающее и, возможно, смертельное для эго
стремление к слиянию с морем Самости. Особенность юнгианской психологии
в стремлении способствовать потере прежних ценностей эго и постепенном
соединении эго с Самостью у людей, перешагнувших рубеж второй половины
жизни. Если можно сравнить классический психоанализ с постройкой или,
точнее, укреплением корабля эго, юнгианский анализ - это постепенное растворение,
деконструкция этого корабля при одновременном сохранении сознания. В этом
случае моей задачей, как аналитика будет контейнировать, то есть удерживать
на человечески приемлемом, не переполняющем уровне, архетипические содержания.
С другой стороны такая тенденция к переполнению бессознательным содержанием
не должна только пугать (этот ужас - тема особого анализа). Клиент развивается
настолько, насколько развит его аналитик, поэтому это вызов и моим отношениям
с морем. Я заражаюсь ее психической инфекцией, заболеваю ее морем, я -
человек моря, приносящий ей волшебный флакон с живой водой моря. Насколько
я могу быть носителем одновременно нескольких необходимых для нее проекций?
Быть женской, материнской фигурой, вовремя закрывающей окно, быть мужской
фигурой, приносящей флакон и быть морем? Насколько кости изученных мной
теорий стали тем белковым морем, в котором могут рождаться необходимые
для души образы? Возможно, таким образом - метафорой будет солярис (2).
Задача аналитика быть солярисом для анализируемого, быть тем, кто сейчас
нужен бессознательному анализируемого. В этом солярисе могут всплывать
любые фигуры и объекты, бессознательно значимые сейчас для анализируемого.
Но этот процесс, безусловно, двусторонний, поэтому анализируемый - это
солярис для аналитика. В солярисе души анализируемого всплывают значимые
для аналитика образы. Разговор аналитика с этими образами, их персонализация
оживляют застывшую поверхность привычной односторонней саморефлексии,
анимизирует анализируемого. То, что казалось застывшим объективированным
и безгласым, становится текучим и живым как море. Мой контрпереносный
сон при работе с этой пациенткой был о разных агрегатных состояниях и
о том, что землетрясение страшно лишь для твердого агрегатного состояния.
В солярисе могут проявляться любые актуальные образы, например, образ
"Титаника". Так, другой моей клиентке снится, что она внутри
"Титаника", начинается пожар, она пытается заблокировать огонь
с помощью какого-то механизма, отгородив часть корабля. Ничего не получается.
Она где-то внутри, вокруг роскошная обстановка дворца - корабля. Как ни
странно работает лифт, но подниматься не куда - там пожар. Она ждет, когда
хлынет вода и знает, что, скорее всего, выплывет. Если рассматривать "Титаник"
как большой и роскошный корабль ее персоны, то он горит. Иногда нет надежды
на защитные механизмы, и они не могут отгородить и защитить часть эго,
как определенного способа восприятия, от пожара эмоций. Нужно ждать прихода
воды бессознательного, и вода сможет не только потушить пожар, но и принести
освобождение. В следующем сне она подходит к берегу моря и знает, что
его нужно переплыть, но не знает можно ли туда доплыть, и сможет ли она
это сделать. Но у нее нет сомнений, что нужно плыть. Поэтому она заходит
со своими спутниками в воду, проплывает лагуну, которая загорожена от
моря. Из лагуны трудно выплыть, но она это делает. Эти два сновидения
оставшиеся на песке ее памяти затрагивают очарование цикла создания и
деконструкции. Образы, выплывающие из бессознательного, при всей их титанической
важности и индивидуальной осмысленности похожи на песочные Замки. Например,
аналитик чувствует в себе спроецированный на него анализируемым образ
соблазняющего и одновременно отвергающего отца. Эмпатичность аналитика
размягчает жесткость внутренней конструкции анализанта. В такой работе
много сложной эмоциональной рефлексии и взаимодействия, тогда промежуточный
результат - это деконструкция проекций, защитного механизма, эмоционального
застревания, психосоматического тупика. А окончательный результат - это
понимание того, что эмоциональное переживание, образ - лишь игра наших
энергий. Волны на поверхности моря или песочный Замок, смытый прибоем.
В детстве, когда мы строили шалаши, эти хрупкие убежища для хрупкого эго,
я очень расстраивался, когда те, кто их строил, говорили: "Давайте
беситься!"- и ломали эти зеленые домики. Диониссийство моих сверстником
меня пугало и, как я понимаю теперь, привлекало. Поэтому мне хорошо понятны
чувства, связанные с цеплянием за привычную идентификацию. Когда в коллективном
сознании всплывает из прошлого и тонет в кинематографической иллюзии громада
столь же иллюзорной роскоши, можно задуматься о величии моря. Мне кажется,
море и горы приучают воображение к адекватным размерам ужасного, от которого
невозможно скрыться в шалашах современной культуры. Такое привыкание к
осознанию прекрасного или ужасного в аналитическом солярисе и к его последующему
растворению и есть самораскрытие личности. Сон о "Титанике"
предшествует сну о заплыве через море. Очевидно, что если выплыл в открытое
море, вряд ли выплывешь таким же. Чего же мы можем достичь там, в открытом
море? Это чувствовать себя морем, на не спокойной поверхности которого
отражаются созвездия твоей души. Другой важной амплификацией будет обращение
к открытому герметическому путешествию, из которого нет возврата. Подобное
описывает Е. Головин в работе "Артюр Рембо и открытая герметика"
(3). Открытая центробежная герметика предполагает возможность инициирующего
алхимического путешествия, безвозвратного вояжа. "Нарастающая повелительность
"воды" освобождает энергии воздуха и огня, позволяя небесным
эйдосам плодотворно проникать в более гибкую, динамическую потенциальность".
Анализ второй половины жизни "блуждает как "Пьяный корабль"…"
в Поэме Моря - молочно-белой, пронизанной звездами", где стихийные
элементы древней космогонии рождают немыслимые, головокружительные пейзажи".
Примечания:
1. А. Барикко "Море-океан"// "Иностранная литература, 1998,
№ 1
2. Имеется в виду фильм А. Тарковского "Солярис"
3. Е. Головин "Артюр Рембо и открытая герметика"// "Splendor
Solis", Москва, 1995